Полина Раевская - Влюблена и очень опасна
Как говорится, беда не приходит одна. Более того! Смерть ПЭВМ огорчила меня даже больше, чем кончина шефа. Понимаю, звучит ужасно, но всякий, кто был знаком с Креольским, меня бы прекрасно понял.
Так и не придумав, как именно мне следует готовиться, я принялась ждать вызова на допрос (или опрос), нервно барабаня пальцами по столу. Казалось бы, после приезда оперуполномоченного полицейский мог бы и удалиться, но он отчего-то не спешил покидать контору, расположившись, разумеется, в моем кабинете. Так что увы! С мечтой об уничтожении листка с обличительной надписью пока пришлось расстаться.
То ли я очень понравилась солидному полицейскому, то ли он решил взять меня под охрану, но, расположившись за столом Марии, он и не думал покидать нашу тесную каморку. Самой Маши сегодня не было – у нее случилась очередная личная драма, и она по традиции взяла отгул, чтобы пореветь в подушку. Креольский на удивление спокойно относился к подобным ее пропускам, так как ценным работником Марию даже с натяжкой не назовешь. Держали девушку в конторе исключительно из-за ослепительной внешности – на встречи с VIP-клиентами Креольский всегда брал именно Вольскую, утверждая, что это настраивает переговоры на нужный лад, создавая благоприятную обстановку для заключения контрактов. В остальное время присутствие девицы на рабочем месте обязательным не считалось.
Вот за ее столом и скучал теперь «дяденька полиционер». Учитывая обстоятельства, развлекать его мне как-то не особенно «улыбалось». С другой стороны, сломанный компьютер лишал меня всякой возможности изобразить активную трудовую деятельность.
– Хотите кофе? – наверное, в пятый раз спросила я у нежданного визави. Необходимо отметить, что предыдущие четыре он не отказывался, накачавшись бодрящим напитком до самых краев. Остался верен себе и в этот раз, обозначив согласие кивком головы. Подойдя к чайнику, я заметила, что тот пуст. Радостно схватив посудину (наконец-то можно покинуть это царство натянутой тишины), я потрусила к выходу. На пороге что-то заставило меня обернуться. И, как оказалось, весьма вовремя. Скучая, дядька начал перебирать лежавшие на столе предметы. Ни ручка, ни карандаш, ни органайзер интереса, по понятным причинам, не вызвали, чего не скажешь о календаре! Перекинув страницы, полицейский начал внимательно изучать записи, начиная с первого дня. Мои записи! Ничего интересного найти он там не мог, в основном это были глупые рисунки и каракули, сделанные мною в основном тогда, когда Креольский распекал меня по телефону. Но все могло измениться, и весьма скоро.
Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти избавление от нависшей угрозы. Увы, ничего не выходило! Один за другим откидывала я варианты, как неподобающие случаю. Таким образом, в «топку» отправились идеи с поцелуем дядьки на фоне внезапно вспыхнувшей страсти, моим обмороком, оглушением полицейского чайником по голове, а также его убийство и последующее сокрытие трупа. Время шло, дядька подбирался все ближе к заветной надписи, а я так и стояла истуканом в дверях. В конце концов мужчина оторвал глаза от календаря и удивленно поинтересовался:
– Что-то не так?
Напряжение прошедшего дня вообще и последних минут в частности прорвало плотину, сдерживающую эмоции, и я наконец-то дала волю чувствам, разразившись рыданиями. Получилось спонтанно, но, как ни странно, весьма к месту. В итоге удалось достичь цели – отвлечь дядьку от изучения календаря.
Не то чтобы он сразу же кинулся меня успокаивать, подозреваю, что за годы службы ему доводилось видеть всякое, и я наверняка пополнила список многочисленных рыдающих девиц, коих он лицезрел на местах преступления. И тем не менее, несмотря на подозреваемую мною привычность к подобным зрелищам, очередное такое же вынудило полицейского оторваться от изучения моих записей и заняться поисками носового платка у себя в карманах. Вообще-то в ящике моего стола лежали бумажные салфетки, но я, по понятным причинам, решила об этом не упоминать.
Глава седьмая
Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов…
Ф. Раневская– Волошин, что здесь происходит? – Грозный голос, возникший, казалось бы, из пустоты, заставил полицейского вскочить, а меня вздрогнуть.
– Да вот, Казимир Модестович, барышня расчувствовались, – вытянувшись в струнку, отчитался дядька перед тем, кто стоял за моей спиной. Гадая, когда это мы успели переместиться на машине времени в прошлый век, я медленно обернулась к человеку с диковинным для нашего времени именем и отчеством. Удивленный возглас так и не сорвался с моих губ, так как, обернувшись, я наткнулась на стальной взгляд мужчины, по всей видимости, привыкшего к реакции людей на свое имя.
– Семенов, – сухо представился он.
– Алтуфьева, – ответила я. Приветствие больше напоминало «пароль-отзыв», что вполне соответствовало ситуации.
– Пройдемте, гражданка Алтуфьева, побеседуем о происшедшем.
Тон следователя и его взгляд не предвещали мне ничего хорошего. Поставив чайник и бросив прощальный взгляд на Волошина, мысленно послав ему команду убраться наконец-то из моего кабинета, я поплелась за Казимиром Модестовичем. Дознаватель расположился в кабинете Андрея и по очереди опрашивал (или допрашивал) свидетелей. Меня он вызвал второй по счету, а в холле своей очереди дожидались старушки, коих я, на всякий случай, попросила не покидать контору. Вряд ли бабушки могли чем-то помочь следствию, но как знать. Правда, некоторые из посетительниц все же ушли, сославшись на занятость, но большая часть нашей клиентской аудитории предпочла остаться. Еще бы! Такое шоу поинтереснее телевизионного будет.
– Что вы можете рассказать о… – мужчина заглянул в лежащий перед ним листок, – о Креольском Юрии Павловиче и обстоятельствах его смерти? – Парень явно не привык тратить время попусту.
– О мертвых либо хорошо, либо ничего, так что, получается, сказать мне о шефе нечего. – Еще раньше я приняла решение говорить правду, правду и ничего, кроме правды. Тем более что врать все равно не умела.
– То есть можно сказать, вы испытывали к своему начальнику неприязнь? – Умные глаза Казимира Модестовича буравили меня насквозь.
– Можно, говорите, – я выдала жалкое подобие улыбки, за которой попыталась скрыть охватившее меня беспокойство. Направление, в котором двигалась беседа, мне совсем не нравилось.
– А можно ли сказать, что вы его ненавидели?
Конечно, ситуацию трудно было назвать комичной. Тем не менее я рассмеялась, уж больно нелепым показалось мне предположение дознавателя.
